Жанр страшных историй “Ой бабоньки, мне одна с работы рассказала, что у её подруги у знакомой у племянницы одноклассницы в универмаге ребёнка украли. Отвернулась, поворачивается – нет его. В милицию обратились, а там ничего сделать не могут – только подтвердили, что бывает такое. А через неделю звонят ей из универмага – нашли ребёнка. Стоит на том же самом месте и плачет, сказать ничего не может. А дома посмотрели – у него почки нет. И шрамик аккуратный такой. Всё эти упыри из ЦК КПСС вечно жить хотят” – вечен.
Финальный вывод, безусловно, меняется с годами – я изложил ту версию, которую слышал ещё в дошкольном возрасте, при СССР; вспомнилось, потому что где-то месяц назад в Фейсбуке прочитал версию, в которой у ребёнка не было уже “костяного мозга”, и было это при Путине.
Интернет, как среда для передачи информации, стал уникальным способом потенциирования и возведения в куб простых и привычных веками слухов, многократно преувеличенных фактов и сплетен. Технологии меняются – а люди нет.
Слухи и сплетни попали на питательную среду упрощённого обмена любой, в том числе и изначально ложной, информацией(кликните для увеличения до 960 px на 562 px)Ruslan V. Karmanovrk@atraining.ruУчебный центр Advanced Traininginfo@atraining.ruhttps://www.atraining.ru/
Тем более, когда питательной средой для передачи становятся инфантилы лет 15-35, воспитанные мамой и бабушкой, и привыкшие к такой подаче информации, когда раз шёпотом и оглядываясь, подвыкатывая глаза и заламывая руки, охая и причмокивая, и чем дальше, тем страшнее – то точно правда.
Одним из примеров такого служит часто репостящаяся страшная история о том, как жили-были мыши, да все умерли.
Из этой истории делается пачка поучительных для каждого слушающего выводов – в зависимости от степени недоразвитости рассказчика и его личных вкусовых предпочтений, рассказ про мышей служит отражением политической и социальной ситуации либо в мире вообще, либо в конкретной стране в конкретное время, а то и в конкретной фирме.
Кратко сама история выглядит так:
Американский ученый-этолог Джон Кэлхун провел ряд удивительных экспериментов в 60–70-х годах двадцатого века. В качестве подопытных Д. Кэлхун неизменно выбирал грызунов, хотя конечной целью исследований всегда было предсказание будущего для человеческого общества. В результате многочисленных опытов над колониями грызунов Кэлхун сформулировал новый термин, «поведенческая раковина» (behavioral sink), обозначающий переход к деструктивному и девиантному поведению в условиях перенаселения и скученности. Своими исследованиями Джон Кэлхун приобрел определенную известность в 60-е годы, так как многие люди в западных странах, переживавших послевоенный бэби-бум, стали задумываться о том, как перенаселение повлияет на общественные институты и на каждого человека в частности.
Свой самый известный эксперимент, заставивший задуматься о будущем целое поколение, он провел в 1972 году совместно с Национальным институтом психического здоровья (NIMH). Целью эксперимента «Вселенная-25» был анализ влияния плотности популяции на поведенческие паттерны грызунов. Кэлхун построил настоящий рай для мышей в условиях лаборатории. Был создан бак размерами два на два метра и высотой полтора метра, откуда подопытные не могли выбраться. Внутри бака поддерживалась постоянная комфортная для мышей температура (+20 °C), присутствовала в изобилии еда и вода, созданы многочисленные гнезда для самок. Каждую неделю бак очищался и поддерживался в постоянной чистоте, были предприняты все необходимые меры безопасности: исключалось появление в баке хищников или возникновение массовых инфекций. Подопытные мыши были под постоянным контролем ветеринаров, состояние их здоровья постоянно отслеживалось. Система обеспечения кормом и водой была настолько продумана, что 9500 мышей могли бы одновременно питаться, не испытывая никакого дискомфорта, и 6144 мышей потреблять воду, также не испытывая никаких проблем. Пространства для мышей было более чем достаточно, первые проблемы отсутствия укрытия могли возникнуть только при достижении численности популяции свыше 3840 особей. Однако такого количества мышей никогда в баке не было, максимальная численность популяции отмечена на уровне 2200 мышей.
Эксперимент стартовал с момента помещения внутрь бака четырех пар здоровых мышей, которым потребовалось совсем немного времени, чтобы освоиться, осознать, в какую мышиную сказку они попали, и начать ускоренно размножаться. Период освоения Кэлхун назвал фазой А, однако с момента рождения первых детенышей началась вторая стадия B. Это стадия экспоненциального роста численности популяции в баке в идеальных условиях, число мышей удваивалось каждые 55 дней. Начиная с 315 дня проведения эксперимента темп роста популяции значительно замедлился, теперь численность удваивалась каждые 145 дней, что ознаменовало собой вступление в третью фазу C. В этот момент в баке проживало около 600 мышей, сформировалась определенная иерархия и некая социальная жизнь. Стало физически меньше места, чем было ранее.
Появилась категория «отверженных», которых изгоняли в центр бака, они часто становились жертвами агрессии. Отличить группу «отверженных» можно было по искусанным хвостам, выдранной шерсти и следам крови на теле. Отверженные состояли, прежде всего, из молодых особей, не нашедших для себя социальной роли в мышиной иерархии. Проблема отсутствия подходящих социальных ролей была вызвана тем, что в идеальных условиях бака мыши жили долго, стареющие мыши не освобождали места для молодых грызунов. Поэтому часто агрессия была направлена на новые поколения особей, рождавшихся в баке. После изгнания самцы ломались психологически, меньше проявляли агрессию, не желали защищать своих беременных самок и исполнять любые социальные роли. Хотя периодически они нападали либо на других особей из общества «отверженных», либо на любых других мышей.
Самки, готовящиеся к рождению, становились все более нервными, так как в результате роста пассивности среди самцов они становились менее защищенными от случайных атак. В итоге самки стали проявлять агрессию, часто драться, защищая потомство. Однако агрессия парадоксальным образом не была направлена только на окружающих, не меньшая агрессивность проявлялась по отношению к своим детям. Часто самки убивали своих детенышей и перебирались в верхние гнезда, становились агрессивными отшельниками и отказывались от размножения. В результате рождаемость значительно упала, а смертность молодняка достигла значительных уровней.
Вскоре началась последняя стадия существования мышиного рая — фаза D или фаза смерти, как ее назвал Джон Кэлхун. Символом этой стадии стало появление новой категории мышей, получившей название «красивые». К ним относили самцов, демонстрирующих нехарактерное для вида поведение, отказывающихся драться и бороться за самок и территорию, не проявляющих никакого желания спариваться, склонных к пассивному стилю жизни. «Красивые» только ели, пили, спали и очищали свою шкурку, избегая конфликтов и выполнения любых социальных функций. Подобное имя они получили потому, что в отличие от большинства прочих обитателей бака на их теле не было следов жестоких битв, шрамов и выдранной шерсти, их нарциссизм и самолюбование стали легендарными. Также исследователя поразило отсутствие желания у «красивых» спариваться и размножаться, среди последней волны рождений в баке «красивые» и самки-одиночки, отказывающиеся размножаться и убегающие в верхние гнезда бака, стали большинством.
Средний возраст мыши в последней стадии существования мышиного рая составил 776 дней, что на 200 дней превышает верхнюю границу репродуктивного возраста. Смертность молодняка составила 100%, количество беременностей было незначительным, а вскоре составило 0. Вымирающие мыши практиковали гомосексуализм, девиантное и необъяснимо агрессивное поведение в условиях избытка жизненно необходимых ресурсов. Процветал каннибализм при одновременном изобилии пищи, самки отказывались воспитывать детенышей и убивали их. Мыши стремительно вымирали, на 1780 день после начала эксперимента умер последний обитатель «мышиного рая».
Предвидя подобную катастрофу, Д. Кэлхун при помощи коллеги доктора Х. Марден провел ряд экспериментов на третьей стадии фазы смерти. Из бака были изъяты несколько маленьких групп мышей и переселены в столь же идеальные условия, но еще и в условиях минимальной населенности и неограниченного свободного пространства. Никакой скученности и внутривидовой агрессии. По сути, «красивым» и самкам-одиночкам были воссозданы условия, при которых первые 4 пары мышей в баке экспоненциально размножались и создавали социальную структуру. Но к удивлению ученых, «красивые» и самки-одиночки свое поведение не поменяли, отказались спариваться, размножаться и выполнять социальные функции, связанные с репродукцией. В итоге не было новых беременностей и мыши умерли от старости. Подобные одинаковые результаты были отмечены во всех переселенных группах. В итоге все подопытные мыши умерли, находясь в идеальных условиях.
Джон Кэлхун создал по результатам эксперимента теорию двух смертей. «Первая смерть» — это смерть духа. Когда новорожденным особям не стало находиться места в социальной иерархии «мышиного рая», то наметился недостаток социальных ролей в идеальных условиях с неограниченными ресурсами, возникло открытое противостояние взрослых и молодых грызунов, увеличился уровень немотивированной агрессии. Растущая численность популяции, увеличение скученности, повышение уровня физического контакта, всё это, по мнению Кэлхуна, привело к появлению особей, способных только к простейшему поведению. В условиях идеального мира, в безопасности, при изобилии еды и воды, отсутствии хищников, большинство особей только ели, пили, спали, ухаживали за собой. Мышь — простое животное, для него самые сложные поведенческие модели — это процесс ухаживания за самкой, размножение и забота о потомстве, защита территории и детенышей, участие в иерархических социальных группах. От всего вышеперечисленного сломленные психологически мыши отказались. Кэлхун называет подобный отказ от сложных поведенческих паттернов «первой смертью» или «смертью духа». После наступления первой смерти физическая смерть («вторая смерть» по терминологии Кэлхуна) неминуема и является вопросом недолгого времени. В результате «первой смерти» значительной части популяции вся колония обречена на вымирание даже в условиях «рая».
Однажды Кэлхуна спросили о причинах появления группы грызунов «красивые». Кэлхун провел прямую аналогию с человеком, пояснив, что ключевая черта человека, его естественная судьба — это жить в условиях давления, напряжения и стресса. Мыши, отказавшиеся от борьбы, выбравшие невыносимую легкость бытия, превратились в аутичных «красавцев», способных лишь на самые примитивные функции, поглощения еды и сна. От всего сложного и требующего напряжения «красавцы» отказались и, в принципе, стали не способны на подобное сильное и сложное поведение. Кэлхун проводит параллели со многими современными мужчинами, способными только к самым рутинным, повседневным действиям для поддержания физиологической жизни, но с уже умершим духом. Что выражается в потере креативности, способности преодолевать и, самое главное, находиться под давлением. Отказ от принятия многочисленных вызовов, бегство от напряжения, от жизни полной борьбы и преодоления — это «первая смерть» по терминологии Джона Кэлхуна или смерть духа, за которой неизбежно приходит вторая смерть, в этот раз тела.
Возможно, у вас остался вопрос, почему эксперимент Д. Кэлхуна назывался «Вселенная-25»? Это была двадцать пятая попытка ученого создать рай для мышей, и все предыдущие закончились смертью всех подопытных грызунов…
Да, всё настолько плохо.
Даже, скорее, вот так:
Надо разобраться.
Разбираемся с мышами
Русскоязычный оригинал истории найти трудно – находится совершенно немыслимое число репостов, делаемых с характерной дрожью и присказками “и это всё, что вам надо знать о людях” за авторством старшеклассников, поголовно психологов и знатоков человеческих душ, тонких циников, мудро взирающих на серую массу сквозь чуть прищуренные глаза – “я-то уже ВСЁ понял, а вам… вам ещё много предстоит… ща, мам, скоро приду суп есть”.
Зато находится публикация в журнале The Atlantic за 27 марта 2012 года:
Публикация про мышиный рай в журнале The Atlantic(кликните для увеличения до 764 px на 969 px)Ruslan V. Karmanovrk@atraining.ruУчебный центр Advanced Traininginfo@atraining.ruhttps://www.atraining.ru/
Оставим в стороне позиционирование издания как Exploring the American Idea since 1857, заметим лишь, что эта публикация входит в пятёрку “лучших за все времена”. Неслабо всё ж для полутора веков истории издания.
Ссылка ведёт на издание Cabinet, где есть даже специальная страница про “великую статью”. Эта же статья – в топе “лонгридов” за 2011й год.
А вот и сама статья.
Изучение английского варианта текста говорит о том, что русскоязычные статьи – по сути почти что дословный перевод, разве что с некоторыми купюрами.
Копаем дальше и находим текст от 2008 года, описывающий исследование. Но этого мало, хочется чего-то посерьёзнее – и находится статья от 2007 года, опубликованная в рецензируемом медицинском издании.
И тут начинается интересное – в оригинале текста есть далеко не всё то, на что упирают репостеры. Я скопирую ключевую часть текста – описание двух последних фаз бытия мышиного “рая”:
Inhibited Secondary Population Growth, the Stagnation Phase C
Beginning at Day 315 after colonization and continuing for 245 more days, the population grew at a much slower rate, doubling only every 145 days rather than each 55 days as in Phase B. Let us examine the circumstances surrounding this decline in rate of population growth. In the normal course of events in a natural ecological setting somewhat more young survive to maturity than are necessary to replace their dying or senescent established associates. The excess that find no social niches emigrate. However, in my experimental universe there was no opportunity for emigration. As the unusually large number of young gained adulthood they had to remain, and they did contest for roles in the filled social system. Males who failed withdrew physically and psychologically; they became very inactive and aggregated in large pools near the centre of the floor of the universe. From this point on they no longer initiated interaction with their established associates, nor did their behaviour elicit attack by territorial males. Even so, they became characterized by many wounds and much scar tissue as a result of attacks by other withdrawn males. Return of 2 or more males, who had gone to eat and drink, marked an abrupt shift in the level of ambient stimuli for their quiescent associates. Resultant excitation often precipitated one of the resting males into an attack upon his other withdrawn associates who, having lost the capacity for fleeing, remained relatively immobile despite receiving vicious attacks. A mouse so attacked would at a later time become an attacker. Female counterparts of these withdrawn males tended to withdraw to higher level boxes that were less preferred by females with litters. Such females were not charactetized by the violent aggression of the withdrawn males. As a result of the extreme demands made on territorial males to reject maturing associates, their ability to continue territorial defence declined. Gradually the frequency of this involvement in territorial defence declined as did the area defended. This left nursing females more exposed to invasion of their nest sites.
Normally nursing females in the presence of territorial males exhibit little aggression. However, in response to invasion of nest sites and bases of ramps leading to them, the nursing females did become aggressive, essentially taking over the role ofthe territorial males. This aggression generalized to their own young who were attacked, wounded, and forced to leave home several days before normal weaning. During Phase C the incidence of conception declined, and resorption of feetuses increased. Maternal behaviour also became disrupted. Young were often wounded in the delivery process. Females transported their young to several sites, during which process some were abandoned. Many litters of a young age on one survey disappeared before the next survey. Such abandoning of young following survey disturbance is a particularly sensitive index of dissolution of maternal behaviour. The combined effect of these several factors affecting reduced conception, increased feetal mortality and increased preweaning mortality largely accounts for the abrupt decline in rate of population growth characterizing Phase C. For all practical purposes there had been a death of societal organization by the end of Phase C.
Decline of Population Size, the Death Phase D
Population increase abruptly ceased on Day 560 after colonization. A few mice born up until Day 600 survived past weaning. Between these times deaths just slightly exceeded births. Beyond the time of the last surviving birth on Day 600 the incidence of pregnancies declined very rapidly with no young surviving. Last conception was about Day 920. With the increase in rate of mortality accompanying senescence the population has continued to decline in numbers. By March 1 1972, the average age of survivors was 776 days, over 200 days beyond menopause. On June 22 1972, there were only 122 (22 male, 100 female) survivors. Projection of the prior few months of exponential decline in numbers indicates that the last surviving male will be dead on May 23 1973, 1780 days after colonization. The population will be, reproductively, definitely dead at that time, although such death was predicted by 700 days after colonization. This demise of a population contradicts prior knowledge which indicates that when a population declines to a few remnant groups, some individuals will reinitiate its growth.
Turning back to the end of Phase C, the seeds for eventual destruction may already be seen to have been sown. By midway in Phase C essentially all young were prematurely rejected by their mothers. They started independent life without having developed adequate affective bonds. Then as they moved out into an already dense population many attempts to engage in social interaction were mechanically disrupted by passage of other mice. Lastly, I have shown (Calhoun 1963) that in proportion to the extent that the group size exceeds the optimum, maximizing gratification from such interactions necessitates a decrease in the intensity and duration of such behaviours. This fragments otherwise more complex behaviours. As a result of these three processes (failure to develop early social bonding, mechanical interference with developing social behaviours and fragmentation of behaviours) maturation of the more complex social behaviours such as those involved in courtship, maternality and aggression failed. For females a clear example may be taken from a 2 cell universe studied in parallel with the 16 cell one detailed here. The members of this population were killed 300 days after the inflection point of the shift from Phase C to Phase D. Among these were 148 females born within the last 50 days before the end of Phase C. At autopsy at a median age of 334 days only 18% had ever conceived (i.e. no placental scars in the uteri of 82% of the females) and only 2% were pregnant (each of these 3 females had only one embryo as contrasted to the more normal 5 or more). By this age most females in a normal population would have had five or more litters, most of them successfully reared. Male counterparts to these non-reproducing females we soon dubbed the ‘beautiful ones’. They never engaged in sexual approaches toward females, and they never engaged in fighting, and so they had no wound or scar tissue. Thus their pelage remained in excellent condition. Their behavioural repertoire became largely confined to eating, drinking, sleeping and grooming, none of which carried any social implications beyond that represented by contiguity of bodies. Most of the last half of the population born in the 16 cell universe were fully or largely like these non-reproducing females and these ‘beautiful ones’ (males). As their formerly more competent predecessors gradually became senescent, their already disrupted capacity for reproduction terminated. At this time only the ‘beautiful one’ category of males, and their counterpart females, remained at an age normally compatible with reproduction, but they had long since failed to develop this capacity.
My colleague, Dr Halsey Marsden (1972), conducted several studies during the mid-third of Phase D in which he placed small groups of mice out of these crowded populations into new universes at very low densities. All groups exhibited nearly total loss of capacity for developing a structured society or for engaging in the full repertoire of reproductive behaviours. Even placing them with adequate sex partners of the opposite sex, that had matured in uncrowded conditions, also gave very little indication of retention of any adequate reproductive behaviour.
Чего нет в тексте?
Это – 25й эксперимент, в предыдущих мыши умерли ещё сильнее, чем в этом
Мыши вообще-то умирают во всех экспериментах, и в этом тоже – это судьба лабораторных мышей. Сведений о 25 экспериментах нет, более того, если эксперимент продолжается два года, а в названии – порядковый номер, то страшно представить, сколько лет автору на этом снимке:
Эксперимент Universe-133(кликните для увеличения до 664 px на 914 px)Ruslan V. Karmanovrk@atraining.ruУчебный центр Advanced Traininginfo@atraining.ruhttps://www.atraining.ru/
По факту, эксперименты велись Калхуном с 1947 года, притом с крайне сомнительной научностью подхода:
In 1947, John B. Calhoun’s neighbour agreed to let him build a rat enclosure on disused woodland behind his house in Towson, Maryland. Calhoun would later reflect that his neighbour probably expected a few hutches, perhaps a small run. What Calhoun built was quarter acre pen, what he called a “rat city,” and which he seeded with five pregnant females. Calhoun calculated that the habitat was sufficient to accommodate as many as 5000 rats. Instead, the population levelled off at 150, and throughout the two years Calhoun kept watch, never exceeded 200. That the predicated maximum was never reached ought to come as no surprise: 5000 rats would be tight indeed. A quarter acre is little over 1000 square meters, meaning each rat would have to itself an area of only about 2000 square centimetres, roughly the size of an individual laboratory cage.
И ключевым в эксперименте было изучение того, как себя поведут находящиеся в “раю”, но с единственным ограничением – свободное пространство – животные:
Be that as it may, a population of only 150 seemed surprisingly low. What had happened? Employed in the Laboratory of Psychology of the National Institute of Mental Health from 1954, Calhoun repeated the experiment in specially constructed “rodent universes” – room-sized pens which could be viewed from the attic above via windows cut through the ceiling. Using a variety of strains of rats and mice, he once more provided his populations with food, bedding, and shelter. With no predators and with exposure to disease kept at a minimum, Calhoun described his experimental universes as “rat utopia,” “mouse paradise.” With all their visible needs met, the animals bred rapidly. The only restriction Calhoun imposed on his population was of space – and as the population grew, this became increasingly problematic. As the pens heaved with animals, one of his assistants described rodent “utopia” as having become “hell” (Marsden 1972).
Спонсировал всё это дело National Institute of Mental Health, со вполне практичными целями – например, выработать нормативы по той площади для заключённых, при которой вероятность бунта ещё пока “не критична”, равно как и для больных в клиниках, и вообще – оценить именно “насколько плотно можно усадить людей в помещения, пока они подсознательно не начнут беситься”.
Исследование, фактически, нужно было для этих цифр – потому что то, что в условиях нехватки свободного места начнёт возрастать конкуренция и, как следствие, агрессия – очевидно. Равно как и то, что по достижению признака “перенаселение” силы будут брошены на простейшие и наименее затратные действия – например, присутствующее в огромном избытке питание, а вот размножение и воспитание потомства, как трудоёмкая и требующая ресурсов задача, будет, безусловно, отложено.
Вопрос не в том, “когда от перенаселенности начнут друг на друга бросаться”, а в том, до какой степени можно уплотнить, чтобы рост агрессивности окупался выгодой по площади.
Масштабирование такого исследования с клетки с одинаковыми мышами на, например, страну с людьми – глупо.
Но многим, одетым с учётом дресс-кода и работающим в опенспейсах и офисных кубиклах, строем ходящих на корпоративный ланч в обед и корпоративный фитнесс вечером, будет интересно узнать, что нормативы по плотности расположения рабочих мест созданы с учётом и этого эксперимента. Притом чем более крупная компания, чем более “энтерпрайзный корпорэйт корпорэйтен и концептуален”, чем более “бест практисы у эйчаров”, тем сильнее лобовой перенос результатов таких вот исследований на реальность. Метры-то дорогие, поэтому надо экономить – ужать так, чтобы не сильно били друг друга и лишь трусцой бежали, “почему-то психанув на пустом месте”, к кофе-машине. Просто облечь это в красивую форму “корпоративного стиля, актуального у топового энтерпрайзного бизнеса”, по вкусу добавив юзабилити и график роста KPI.
Далее, в русскоязычных вариантах постулируется, что от нехватки места мыши:
Вымирающие мыши практиковали гомосексуализм, девиантное и необъяснимо агрессивное поведение в условиях избытка жизненно необходимых ресурсов. Процветал каннибализм
Ничего этого в оригинале нет – ни гомосексуализма, ни “процветающего” (т.е. проявляющегося ощутимо большой процент времени) каннибализма. Равно как и “агрессивное поведение” вызвано не избытком, а как раз недостатком жизненно необходимого ресурса – свободного места.
Вариантов домысливания выводов вида “И это всё что вам надо знать про эту страну и этих людей” – огромное количество; их полный анализ сделать, скорее всего, не получится.
Но очень удивительно то, что оригинальный посыл исследования, равно как и его результат, не интересен – интересна лишь сама “базовая” история, к которой, как оказалось, легко дописываются куски текста и приделываются нужные выводы, а уже в таком варианте история распространяется на правах “заряда информационной войны”. Опорная и с “нужной подачей” публикация в американском издании, явно говорящем про свою поддержку “американской идее золотого миллиарда” и исподволь подводящей к теме “вот всякое быдло кучами живёт, недолюди-животные, а зачем в таком случае с ними как с людьми-то, если у них всё как у животных”, в данном случае показательна. Тем более, что автор зачем-то сам помогает этому, пространно рассуждая о “духовной смерти мышей” – у которых нет рассудка, воли и духовности, потому что они вообще-то животные. Но зато для последующего притягивания ложной аналогии про “давайте теперь сравним это с разными там странами, где много народу живёт – и это всё что вам надо знать об этих недолюдях” – очень удобно, кто ж спорит.
Одной из серьёзных проблем исследования, если возвращаться к фактической части вопроса, также является близкородственное скрещивание – в анализе никак не затрагивается такая “мелочь”, как то, что всё потомство в куче поколений рождается от единичных особей изначально. И какой процент поведенческих девиаций связан с этим, а какой – с условиями – неизвестно.
Более того, достаточно очевидным – если забыть про “духовную смерть мышей” – будет то, что в условиях избытка ресурсов естественный отбор стал работать в обратную сторону – ушёл смысл в том, чтобы особь была сильной, агрессивной, ловкой и смышлёной. Ведь базовые ресурсы и так есть, а всякие “довески” организма, которые нужны для реализации упомянутого, лишь “усложняют” и “удорожают” существование. Поэтому немудрено, что темпы размножения, например, снизились как следствие снижения уровня половых гормонов, отвечающих также за конкурентноспособность и агрессию.
Равно как и то, что в абсолютно стерильной ситуации ушёл такой явно влияющий на популяцию момент, как инфекционные заболевания – которые, судя по опыту средневековой Европы, очень помогают решать вопросы плотности населения, а также наглядно объясняют пользу гигиены и вред случайных связей.
Отдельно хочется отметить, что в исследовании очень подчёркивается “полная безвредность” “красивых мышей”, этаких геев-хипстеров – мол, едят да другим не мешают. Масштабирование на “будь толерантен к таким же, но людям, ведь они абсолютно безвредны и нормальны”, особенно учитывая время публикации исследования (первые результаты опубликованы в 1962 году) тоже прямо-таки очевидно.
Все эти явно подчёркиваемые в исследовании моменты, равно как и последующее распространение с различными модификациями, достаточно хорошо показывает, что по сути на данный момент развития Интернета, как средства для передачи информации, сама информация стала вторична. Первична подача, оформление, своевременность. Если историю про мышей, ставших гомосеками от тесноты, распространит блогер-тысячник с добавлением “Вот так и живём, зато крымнаш, да-да-да” – никто даже не уточнит, кто именно так живёт – хотя одним из вдохновляющих примеров для эксперимента могли бы быть, например, общежития при заводах Генри Форда – успешность которого считается аксиомой, и методы управления которого проходятся на правах best practices в бизнес-школах.
Фраза из анекдота про “Этак мы скоро до мышей доебёмся” оказалась пророческой. Уверен, что рано или поздно история заживёт своей жизнью настолько, что появится вариант, как мыши отхерачили всех учёных, захватили власть и потребовали вертолёт. История про то, что мышей крысы вывели при помощи дудочки на площадь, по ключевому твиту “идём свергать режим, быть там-то во столько-то”, уже есть – и она не про гамельнского крысолова.
И мыши здесь, что характерно – совершенно ни при чём.
